Как ни юли, Июль, на дюжину ночей окрест чудит самум, и окна занавесил его искристый тальк. Я, горе-казначей годины, отчеркнув всю ересь прочих версий июльского стиха, задерживаю слух на этой, оттого ль, что в грохоте рыдвана почтового – ни крыл стрекозьих, ни, подавно, моих пернатых слуг.
И потому ли, что, – пускай ничуть не весть, а приглашенье от кого ни есть, куда-то на праздник образин, бал нежити, невесть откуда месяц в ночь мне прочит, – соглядатай твоих, Июль, забав, – я подчиняю скрип строки возне колес, телеге заоконной... Пустынный замер зной, как фармацевт над колбой, над миром пыль искрит.
Как ни юли, Июль, о цвете не речем, но в гамме звука как ты беден! Не затем ли в разносчики вестей я, горе-казначей годины, твой буран избрал, что, незатейлив пускай узор ландо, однако, не указ тебе ничто – один лишь розыгрыш, и (шельма!), взамен письма, увы, приносишь приглашенье.., добро хоть не на казнь.
|