кисет

рассказ одного мальчишки

Не был я готов к войне, наверно,
не матёрый волк, а так – щенок,
под начало наших офицеров
поступил в почти «безусый» полк.

До войны – ни опыта, ни стажа
выживать и там, где жизни нет,
подрастал в мирке многоэтажном
городской мальчишка, просто – шкет.

«Дети за отцов не отвечают…» –
с Люськой мы ответили сполна…
нашего отца арестовали,
след, смеясь, «затёрла» Колыма.

Детский дом – как школа быть мужчиной,
первые, не хилые, тычки,
клёклый хлеб со вкусом маргарина,
и шпаной разбитые очки.

От сестрёнки ни вестей, ни строчки,
разлучали – «бегала под стол»,
сколько раз бессонной долгой ночью
вспоминал я наш уютный дом:

Мамины ладони, запах кухни,
строгость и молчание отца,
день, когда за ложь надрали «ухи»,
с резанувшим по сердцу: «Пацан!»

Батю я простил давно и крепко,
сколько раз хотел ему сказать:
«Вырос я хорошим человеком,
любящим страну, сестру и мать».

Так хотел я жить под крышей новой,
не скрывая душу «под замок»,
не бояться слежки управдома
и вступить, конечно, в комсомол…

…а ещё – забрать свою сестрёнку,
что приёмыш? – в доме лишний рот,
стебелёк крапивы с шеей тонкой,
год ещё и в школу… подрастёт…

«Вот, женюсь – хозяйка приголубит,
и малая выправит крыла...» –
планы-планы… только, не по плану
в мир вошла как лезвие война.

Пополам – на «до» – и то, что снится,
но не может вечным быть кошмар…
пропиталась допьяна землица
кровью нашей. Как-то санитар,

говорил, что засыпать боится –
люди «целые» не снятся, хоть, не спи…
мне бы, к печке русской прислониться,
уловить жилья приветный дым…

Что мечты, что птицы – быстролётны,
тут земное – жив и хорошо,
«проутюжит» вражьим самолётом,
отряхнул землицу, и пошёл…

Не курящий я, не пьющий, вовсе,
а ругаться выучился, всё ж…
снилось мне, как мама тихо просит:
«Береги себя…
иначе, не найдёшь…»

Огрубел и научился бриться,
быт окопный высушил глаза,
то, каким словцом ругаем фрица,
я при маме сроду б не сказал…

Если есть она на свете где-то –
там, где ад с пометкой «Акмола»,
пусть ей улыбнётся сон рассветный,
довоенный – с солнцем в зеркалах.

Я тогда уверую, наверно,
в то, что смерти не было, и нет
в доме, где голодная сестрёнка
слёзы нашивает на кисет.



АЛЖИР* – Акмолинский лагерь жён изменников Родины.