Она жила на краю села –
там, где дорога тянулась к ферме,
для желторотиков всех была
жиличка эта, до жути – древней.
Не знал, доподлинно, сельский люд –
каких краёв залетела птица,
где растеряла семью свою,
и почему среди нас ютится…
…а имя… имя знал только бог,
сельчане кликали дурой просто,
простоволосою – на порог
и сыплет, сыплет пшено и просо.
Глаза нездешние – от небес,
какого цвета не разберёшься,
калмыцкий щёлочками разрез,
порою глянешь, и – обожжёшься.
На двор, заросший по грудь травой –
полынью горькой, чертополохом,
к ней заходили мальцы гурьбой,
а верховодил соседский Лёха…
«Ты – дура! Дурочка! Хочешь что?» –
и хохотали над ней ребята,
а дура – к кофточке – решето
и крошит хлебушек, как цыплятам.
Я к ней осмелилась – в дом, одна –
молчунья, «с городу», невеличка,
а там – в белёных давно стенах –
не человечье жильё, а птичье…
У человека – кровати, стол,
сатина яркие занавески…
а тут – солома – гнездо гнездом,
а взгляд калмычки – немножко детский.
Моих сандаликов лёгкий шаг
в передней робко остановился…
– А где же детки твои здесь спят?
– Отец их с финской не воротился.
