в газетах пишут...

С тех пор, как сносили наш дом, пролетели столетья,
эпохи и стили сменили и вновь возвратили одёжки,
и тумбу от старых афишек отмыл основательный дождик,
и вдруг о приезде случайная новость – в газете…
Там пишут о том, что скандальна поэтова слава,
о дамах и сплетнях, что вас облепили как мухи,
в салонах и спальных проворно курсируют слухи,
и Вы в них, конечно, прописаны строчкой заглавной.
Я шаг задержала, вернувшись в сиреневый вечер –
бриоши и кофе и вальс на пустынном вокзале,
был мной на устойчивость к ласке провален экзамен,
и мне оправдать себя, вновь, до нелепости, нечем.
А в городе снег покрывает скамейки и шляпы,
плывут пешеходы, как в кадрах замедленной съёмки,
как будто, во времени где-то, внезапно, случилась поломка,
и стало оно не стекать, а мучительно капать.
А Вы где-то там, где мазурки, а не полонезы,
балы и приёмы, и взгляд утомлённого денди…
от славы и женского общества чуточку «сбрендив»,
мечтаете в сказку сбежать, позабыв «политесы».
Терпите, любимый – звучит гумилёвская скрипка,
и выбор у Вас невелик – как всегда – фифти-фифти…
а мне – в двадцать первый – на стареньком, в надписях, лифте,
и в ночь занырнуть от снотворного медленной рыбкой.

Я сплю под защитой икеевской маленькой лампы,
и снится мне мишка из детства, с оторванной лапой,
ну сколько же можно – устала его зашивать и…
я сны запретила…
не снитесь…
несносный…
опять… и